"Чашка... в которой купается лошадь... чашка в которой купается лошадь... Нормально... пойти погладить что ли? Симпатичная кобылка, госпоже бы понравилась... Так... Обойти вот это деревко..."
Дерево плавно скользнуло в сторону, как только мысль её коснулась его шершавой, испещрённой глубокими бороздами, тёплой коры. Она плыла приближалась к круглому водоёму в виде чашки. Нет. Это не было метафорой, граница водоёма была ничем иным как бортиком тонкой фарфоровой чаши в каких обычно подавали супы в доме её госпожи. Белый фарфор, глазурованный рисунок и позолота. По бабки передними ногами, в воде стоит красивая красная как пламя гнедая и лёгким движением чёрного хвоста разгоняет надоедливых оводов.
"Каких-то несколько шагов... Вот, уже можно дотянуться, стоит только руку поднять... Ну во и умница, что сама оторвалась от водопоя, да ещё и так любезно повернула ко мне мор... Кровь? Да нет... не может быть?.."
- Кто дал кобыле свекольный суп!? - В нескрываемом возмущении закричала Трис, неизвестно кому задавая вопрос.
Лошадь взбрыкнула. Удар пришёлся точно в грудь и она впечаталась в то самое дерево, что так услужливо отплыло в сторону буквально минуту назад. Трис погрузилась в темноту и тихий звон.

Болела совсем не грудь, совсем не место удара, а голова... Ощущение было такое, что она подставила под удар копыта лошади именно её. Сознание возвращалось медленно, сквозь пелену тьмы и звон доносилась чья-то невнятная речь. Тело отчитывалось о том, что оно сидит, что ему неудобно, потому как руки заведены за спину, по-видимому обхватывают какой-то столб и туго стянуты. Судя же по тому как по телу пробегают колючие "ёжики", сидит тело так достаточно давно, а по духоте и поднимающемуся от земли теплу можно заключить, что сейчас вечер. Она попыталась пошевелиться и невольно издала тихое полуворчание полустон. Она не была одна. Несколько женских голосов что-то обсуждали поодаль, но это было не так важно. Она медленно открыла глаза, прислонившись головой к столбу (или дереву) к которому была привязана.
Одно можно было сказать точно: она всё ещё человек, ведь глазами совы она видит иначе. Она всё ещё в той же одежде, ведь то платье, что госпожа выпросила для неё было ей тесновато в талии и дышать было всё ещё тяжело, а рукава были слишком свободны и пришлось подшить ворот нижнего платья к вороту верхнего. И самое важное - она всё ещё жива, а значит, если ей повезёт, она сможет разобраться что произошло, доделать своё дельце и вернуться к хозяйке.
"Дельце... дельце... Кто тебя просил лезть в такую глушь, солнышка безмозглая? Тебе же сказали - полянку поищи! Полянку! Полянки обычно на окраине леса, а не в самой, мать его за ногу, глуши!.."
Она закрыла глаза и сдула с носа прядь волос - платок и очелье с головы сорвали, а потому непослушные кудри растрепались и лезли в лицо. Неприятно было и то, что она едва разлепила губы, а следом за тем последовало и осознание того, что ей чертовски хочется пить. Снова открыв глаза она посмотрела на звёзды и, спустя каких-то пару минут, нашла одно из тех немногих созвездий что могла узнать. Всё было хорошо - она была рядом с домом, её не увезли далеко, а это уже замечательно. Осталось только понять кто, зачем и почему так бесцеремонно прервал её прогулку и работу?

По земле прошла едва ощутимая волна от падения чего-то объёмистого и Беатрис медленно повернула голову туда, откуда она пришла. В душном полумраке она сумела рассмотреть силуэт человека… Хотя нет, скорее уж парнишки нежели мужчины, ведь ему на вид было примерно как ей самой. Удивительно, как он мог создать такую ощутимую волну, ведь он был худ и жилист, рыж как осенние листья, из всей одежды на нём были только штаны грубой ткани и всё же, несмотря на своё положение, пытался проявлять характер и сопротивляться. По крайней мере попытался вырваться из своих пут, чего она ещё даже не думала начинать делать. Однако так долго и пристально разглядывать новоприбывшего было как минимум неприлично, а потому, раз уж всё равно пришлось шевелить ушибленной головой, она решила осмотреться. Перекатив голову, всё ещё прислонённую затылком к своему “пирсу”, она глянула через левое плечо и склонила её к подбородком к самой косточке, найдя в собственном плече новую опору для болящей бошки. Обзора было мало, из-за её положения, она могла видеть не всё и только краем глаза, а потому и общая ситуация щедро дорисовывалась воображением, опираясь лишь на мутную картинку.
Судя по тому, что ей удалось рассмотреть, она была на краю полянки посреди погибшего леса. Да-да, именно погибшего, ведь несмотря на сезон года, деревья стояли чёрные, безлистные, скрюченные ветви были диковинно изломаны, что она наблюдала редко в природе. Изуродованы, точно бы пытались уйти от чего-то страшного, пытались скукожиться, свернуться, а после погибли, не сумев покинуть этого места. Примерно в центре поляны был костёр. Угадать это можно было не только по запаху горящего дерева и теплу, но и по тому свету, что скользил по тёмным стволам, загоняя в расселины коры и породы пугливые тени. К слову о тенях - женщин было трое. По крайней мере именно столько длинных силуэтов насчитала Сова.  Одна из теней, несмотря на свою длинну была явно плотнее двух других, третья едва-едва дотягивалась до обзора Беатрис, а потому девушка сделала вывод, что женщина эта не самого большого роста. И всё же этого было мало…
Заставив себя пошевелиться, она медленно передвинулась влево, чтобы картинка, улавливаемая только уголками глаз, стала чётче.
“Ох ты ж клёваный крот… Какие… красавицы.” - пронеслось в мыслях Совы, ведь взору её предстала просто изумительная панорама.
Сама она оказалась на небольшой возвышенности на окраине этой самой полянки. По центру действительно был костёр над которым был установлен котёл. Вокруг него бродили три женщины: одна дородная плотная, высокая, более всего походящая на тех, что в деревне могут и бычка к порядку призвать и избу срубить и крышу перестелить. Она была облачена в мешковатое одеяние, перепоясанное несколькими ремнями к коим было привешено великое множество мешочков, узелков и черепов мелких животных и птиц. Вторая такая же высокая, но тощая как жердь, похожая на ожившую метлу с руками и ногами, спину её украшал превосходный горб, ставивший левое плечо выше правого, орлиный нос явно когда-то был сломан и сросся неправильно, глаза одного не было и даже при эдакой красоте и несмотря на свой горб, она была высокой. Её платье было более приличным, но более странным - точно сотканное из трав, но трав бурых, омертвевших. Третья - маленькая кругленькая, не будь она обладательницей прекрасного обвисшего брюшка и такой же обвисшей тонкой груди прикрытой венком из погибших веток, увядших цветов и прядей человеческих волос и не разменяй вторую сотню лет, она была бы даже симпатичной.
Дородная баба развернулась к Метле и высоким ломким почти девичьим голосом принялась доказывать той, что ничего дурного не будет, ежели в котёл досыпать ещё каких-то трав, названия которых были Сове совершенно незнакомы. Метла же ответила резким каркающим голосом и была не согласна со своей плотной подругой. А пока разворачивался этот увлекательнейший спор, носительница поразительного венка сходила в сторону, где было устроено что-то вроде плетёного дома из ветвей и лапника, принесла оттуда что-то и молча подбросила это что-то в котёл, бросив быстрый взгляд в сторону берёзы на пригорочке. Сова едва успела принять вид, что находится в прежнем бесчувственном состоянии. Однако усилия её были тщетны - положение её тела изменилось и этот факт не остался без внимания.